8

Проходят целые сутки, а я все еще не могу поверить в то, что сделала. Каким бы агрессором и провокатором ни был Кирилл, какие бы гнусные вещи он ни делал, что бы ни говорил… Я не имела права его бить.

Не могу себе этого простить.

Вспоминаю жгучие секунды и содрогаюсь. А прекратить их воспроизводить не могу. Взгляд его въелся в меня. Застрял во мне. Так дерет душу, дышать не могу. Нестерпимо. Хочется впиться в грудь ногтями и разодрать ее с этой стороны. Только вряд ли это даст путь кислороду.

Ну зачем я так сделала? Ну как я могла? Я? Я? Что на меня нашло?

За все свои восемнадцать лет мне ни разу не доводилось применять физическую силу против другого человека. Это противоправно и антигуманно относительно любого живого существа. Даже если это существо — невыносимый, жестокий, аморальный, придурковатый сводный брат!

Ух…

А тут еще… Эта ситуация с отчимом…

Нет, мне решительно хочется умереть. Иначе я это не переживу.

Вчера примчалась домой и, как ненормальная, принялась ждать Кира. Столько слов сложила, столько раскаяния перенесла… До двух часов ночи не спала. Прислушивалась. Но он так и не явился.

Устав от самокопания, поднимаюсь с кровати. Быстро убираю постель и иду умываться. А когда выхожу из ванной, даже до гардеробной дойти не успеваю. Дверь в мою комнату открывается и с грохотом влетает в стену. Взгляд Кира, будто оптический прицел мощнейшего и опаснейшего оружия, моментально находит меня и замирает.

Я тоже замираю.

Пытаюсь понять его настрой. Неужели он все еще желает меня убить?

Смотрю на него, не моргая. В глазах возникает жжение. И даже тогда я до последнего не могу произвести это элементарное, по сути рефлекторное, движение. Пока жуткая резь не вынуждает, наконец, веки двигаться.

Бойко же продолжает смотреть на меня.

Не знаю, сколько по времени длится этот обмен. Я и вдыхаю лишь тогда, когда ощущаю в этом крайнюю физическую необходимость. Резко тяну кислород, сжимаю дрожащие ладони в кулаки, пячусь и напряженно вытягиваюсь, пока Кирилл не приказывает:

— Не двигайся, — и шагает на меня.

Мое тело стопорится. Но отлипший от нёба язык хотя бы обретает способность формировать звуки.

— Прости меня, — решительно выговариваю, глядя Киру прямо в лицо. — Я не знаю, как так получилось… Мне очень жаль. Правда. Очень-очень жаль!

Он останавливается примерно на расстоянии вытянутой руки от меня. Прищуривается и смотрит с такой удушающей злобой, будто готов разорвать меня на куски.

Впервые думаю, что слишком высоко замахнулась, вообразив, что могу с ним тягаться.

— Забили, — отзывается, когда я чуть не теряю сознание от страха.

И я с облегчением выдыхаю. Даже улыбаюсь. Странно, что он не отражает эту эмоцию. Смотрит на мои губы дольше, чем того требует ситуация, но должным образом не реагирует. Напротив, сужает глаза и сжимает челюсти, будто один мой вид его раздражает.

Ладно… Он просто не такой, как все. Я способна это пережить. И помочь ему по-прежнему обязана.

— Едешь со мной?

Этот вопрос удивляет сильнее всего прочего. Сколько я тут живу, еще ни разу Кирилл меня никуда не звал. Мне, конечно, и самой не очень хочется с ним куда-то ехать. Но, с другой стороны, это хорошая возможность закрепить перемирие.

— Куда? — интересуюсь, разыгрывая фальшивый энтузиазм.

— Не спрашивай.

Что еще за ответ? Вот почему он не может не бесить меня? Я же так стараюсь быть с ним доброй!

— Хорошо, — тяну неуверенно. — Тогда… Я должна одеться.

В этот момент Кирилл опускает взгляд и смотрит на мою желтую пижаму, как на грязь на оконном стекле, которую при первом же обнаружении хочется смыть.

— Жду внизу, — сообщает и выходит.

А я еще пару минут колеблюсь. Честно признаться, ему страшно доверять. Однако эта драка… Все еще чувствую себя виноватой. Возможно, если мы проведем какое-то время вместе, нам все же удастся наладить мирный контакт и конструктивно поговорить.

— Я нормально оделась? — плюхаюсь на переднее сиденье и водружаю на нос очки с круглыми розовыми стеклами.

Бойко неохотно поворачивает голову, скептически оценивает сначала мою яркую широкую футболку, затем джинсовые шорты.

— Нормально, — коротко кивает.

А я вновь улыбаюсь.

— Знаешь, зачем мне такие очки? — постукиваю по оправе, пока он заводит машину.

На самом деле мне хочется уточнить, есть ли у него права. Но сегодня я старательно задвигаю своего прагматика на самый дальний ряд и вытаскиваю жизнерадостного альтруиста, которым, к слову, я тоже очень даже часто пользуюсь.

— И зачем? — сухо реагирует Кирилл.

— Они волшебные! Чтобы ты ни сделал, куда бы ни привез нас, я буду в восторге!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он смотрит на меня, как на идиотку. Впрочем, как обычно.

— Ничего бы не случилось, если бы ты мне хотя бы раз улыбнулся, — подсказываю ему, немного переусердствовав с собственной кривой дружелюбия. — Быстрее, пожалуйста, а то у меня сейчас лицо треснет.

— Так не утруждайся зря, — замечает Кир, скользнув по мне острым, как бритва, взглядом.

— Как скажешь! Вообще-то меня твое отношение тоже не очень волнует, — сообщаю тем же легким тоном, но лицо расслабляю. — Я просто отрабатываю кармический долг.

— Я сказал, забили, — недовольно отмахивается Бойко.

— Ладно, я вру, — захожу с другой стороны. — Я пытаюсь с тобой подружиться.

В ответ на это получаю больше внимания, чем я способна, не краснея, выдержать, и вкрадчивый вопрос:

— И как далеко ты готова зайти?

— В каком плане? — поправляя очки, напускаю беззаботный вид, будто каждая произнесенная им фраза не заставляет меня тревожиться.

— Сколько ты готова отдать лично мне?

— Прости, я тебя не понимаю, — смеюсь, но на этот раз мой голос уже звучит задушенно.

И тогда он, глядя на дорогу, начинает рассуждать:

— Ты многим помогаешь. Зачем? Пытаешься со мной «подружиться», — последнее слово он выговаривает с насмешкой, при этом еще и едко хмыкает. — Зачем? Хочешь быть для всех хорошей. Зачем?

Ощущаю себя абсолютно растерянной. Не знаю, что на это ответить. Поэтому решаю быть искренней и прямолинейной. Подгибая одну ногу, разворачиваюсь к нему и прижимаю к груди ладонь.

— Когда я кому-то помогаю, то вот здесь чувствую приятное тепло и пульсацию. Это радость, — поясняю спокойно. Не потому что намереваюсь уличить его в том, что он на подобное не способен. Просто хочу, чтобы узнал меня чуточку ближе и понял мой характер. Но Кир смотрит так недоверчиво-изумленно, словно я шарлатан, который пытается заставить его поверить в теорию временных петель. — А когда кто-то на меня злится, я ощущаю себя глубоко несчастной, — слегка потираю грудину. — Внутри жжет и скребет. Мне такие чувства не нравятся. Вот почему я хочу со всеми дружить.

Он ничего не отвечает. Возвращает внимание на дорогу, но периодически на меня поглядывает. Я же упираюсь виском в сиденье и непрерывно за ним наблюдаю.

— Долго ты так не протянешь, — вот, что он заключает пару минут спустя, смеряя меня очередным снисходительным взглядом. — Иногда за добро прилетает сильнее, чем за злобу.

— Нет, — отмахиваюсь, мотая головой.

— Да. И я тебе это докажу.

— Нет же! Это я тебя научу думать иначе.

Кир вновь задерживает на мне внимание. Пристально смотрит, у меня даже кожу от столь въедливого интереса покалывает. Но я терплю, тщательно скрывая смущение. Когда он, отводя взгляд, заезжает на парковку, не пытаюсь вертеть головой.

Мотор затихает. Кирилл поворачивается ко мне и, протягивая руку, выдвигает:

— На что спорим?

— На тридцать три дня! — выпаливаю и прижимаю внутреннюю часть своей ладони к его.